Мой сайт

Процессы формирования сообщества начинаются с группового отбора, где сохранение формы объединения происходит путем следования существующему образцу, подражанию. И первичные запреты на совершение какого-либо действия могут быть схожи с первобытными табу.

С первых часов у лица, помещенного в камеру, возникают сильнейшие желания. В первую очередь они связаны с возможностью получения некоторого пространства, достаточного для комфортного самочувствия, иными физиологическими потребностями. В антропологии они обозначаются как биолого-психологические регуляторы. В реальности осужденный сталкивается с запретами вследствие имеющихся объективных в данном случае ограничений по условиям содержания. Они имеют форму первобытных табу. Это могут быть и запретные действия: не портить качество воздуха, которого в стесненных условиях переполненных камер и так не хватает; не брать упавшие на пол вещи, так как их использование может повлечь инфекционные заболевания и т.п. Естественно, что присутствует и табу на людей, которые явно пренебрегают нормами элементарной безопасности или иными запретами. Не исключен в условиях изолятора и запрет на определенные слова. Таким образом, никакой разницы в запретах внутри сообщества между древними группами и группой заключенных в камере нет. Другое дело, что они зачастую получают дополнительные запреты со стороны обслуживающего персонала либо администрации изоляторов.

Следующим социальным регулятором, который действует и в пенитенциарных учреждениях, являются ритуалы и обряды. В механизме конвергентного приспособления ритуалы обязательны. Если чужие лица способны проявлять агрессию, то при узнавании друг друга, когда они предпочитают иметь дело друг с другом, в поведении людей, как и животных, появляются новые элементы. Данные элементы и образуют определенные ритуалы.[1]

Целью ритуала  является психологическое сопровождение какого-либо события, которое должно внушить человеку уверенность в значительности происходящего и прочности складывающихся отношений. При этом акцент делается на внешнюю форму исполнения, которая строго канонизирована. С точки зрения лиц, находящихся в камере следственного изолятора либо колонии, а также самого переступившего порог человека, происходит значительное событие. К тому же имеются готовые канонизированные нормы принятия нового члена сообщества в местах лишения свободы. Они работают в любом случае, ибо ритуал и не требует присутствия специального лица, приводящего его в действие. В данном случае они могут принимать форму каверзных вопросов, ритуальных поединков и т.п. Предполагается, что исполняющие ритуал лица знают порядок своих действий. Если же лицо знает все тонкости и правила проведения ритуала, он заранее получает преимущество и при наличии некоторых способностей становится лидером. Лица, которые не знали ритуала, вынуждены проходить испытание на наличие способностей к адаптации.

Большей сложностью, более жесткими правилами отличается от ритуала обряд. Значимость его выше, психологическое и воспитательное воздействие сильнее. А потому для указанного лица возникает буквально гибельная ситуация: не смог справиться с условиями – оказываешься на самой низшей ступени иерархии, что в буквальном смысле означает физическую гибель, либо нечеловеческие условия существования. Жестокость обряда с древних времен должна была подчеркивать «смерть» человека в прежнем состоянии и «рождение» его в новом качестве, перемену статуса, наделение новыми правами и обязанностями.

К корпоративно-групповым регуляторам, действующим в пенитенциарном учреждении, относится и обычай. Он для данной среды является «пережитым» порядком, освященным временем и опытом предыдущих поколений осужденных. Нарушение такого обычая в традиционном обществе, как правило, не влекло и не влечет за собой строгих наказаний, но сила морального принуждения столь велика, что они являются фактическими правилами бытия человека в обществе.[2]  Обычай кроме повторяемости имеет и второй признак – спонтанность. Появление его не связано с какой-либо датой во времени, обычай принимается таким, какой он есть. Закономерен вопрос о рациональности того или иного обычая.  И здесь появляется абсолютно другая логика объяснения. Если логика законодателя, правоведа, представителя администрации мест лишения свободы основывается на рациональности, то логика человека в местах лишения свободы исходит из опыта. А опыт подсказывает, что в тяжелых условиях он в целях адаптации должен экономить энергию, свою целостность любым способом: быть в составе группы, интегрироваться в него, подчиняться сложившемуся порядку, много не думать и не задаваться сложными вопросами и т.п.

Можно утверждать о наличии в местах лишения свободы навязанной бедности жизни, которая по мнению Г.Ф.Хохрякова и поддерживает внутрисоциальное устройство общности заключенных. Доступ к благам затруднен, а стремление к благу, как средству восстановления самоценности, велико как нигде.  Образуется страшная давка, но блага не достаются многим. В этих условиях возникает необходимость нормирования отношений во всех сферах деятельности. Заключенные до мелочей стандартизировали жизнь в учреждении и урегулировали его правилами. И они вынуждены строго следить за тем, чтобы ни одно нарушение правил не оставалось ненаказанным. Набор нарушений не велик, поэтому  санкции особенно жестоки.[3]

При попадании осужденного в исправительное учреждение ситуация первичной адаптации разворачивается далее. Если осужденный предварительно не содержался в изоляторе, то процедуры принятия только начинаются, а для лиц, содержавшихся ранее в следственном изоляторе, начинается вторая и окончательная процедура принятия или отказа в принятии в сообщество. Идет интенсивная градация на сильных и слабых осужденных. С точки зрения самих осужденных, к категории сильных относятся те, которые проявляют свои неимоверные способности по адаптации и противостоянию не только остальным членам сообщества, но и администрации учреждения.

Со стороны сильных начинается подготовка «новобранцев». Лидеры оценивают во вновь прибывшем осужденном индивидуальность и самоуважение, определяют его систему ценностей, а также то, отличается ли он особым усердием, послушанием и жестокостью. Особо привлекательны лица, имеющие личностные проблемы, часто речь идет о молодых выходцах из деревни с очень низким культурным уровнем. Методы воспитания, полученного ими в детстве, создают у последних предрасположение к жестокостям. Данная схема не нова. И не раз использовалась для отбора людей в школы пыток, профессиональных убийц и т.п.[4]

Затем вновь прибывшие осужденные подвергаются побоям, унижениям, у них отбирается часть их индивидуальности. Следующим этапом является унижение, нанесение им телесных и душевных ран путем огромных физических нагрузок, предъявления невыполнимых требований и последующего наказания за их невыполнение. При этом ему не объясняют, почему это делается, а указывается на администрацию, якобы по вине которого осужденный вынужден терпеть невыносимые условия. В результате злоба и ненависть направляются не на тех осужденных, от которых они терпят все подобные страдания, а на тех, кто их поместил и держит в местах лишения свободы. Человеку прививаются новые ценности, во имя которых он будет готов сделать все, что ему прикажут.

Наблюдается умственный регресс, регресс в психическом развитии. Людей делают полностью зависимыми от тех, кто служит им ориентиром, в данном случае криминальный лидер и группа.

Одной из важнейших целей подготовки состоит в том, чтобы добиться дистанциирования по отношению к близким людям, родителям и старым ценностям. Поэтому активно прививается позиция отказа от создания семей, поддерживания связей с ними, принижается статус и положение свободных граждан, как подневольных рабов системы. Конечной целью является уничтожение у заключенного прошлого и построение романтического будущего. Осужденному предлагается стимул в виде хорошей перспективы обустройства в рыночных условиях.

Осужденный постепенно и поэтапно приучается к причинению боли другим. Активно применяется сочетание сексуальности и насилия. Не секрет, что в местах лишения свободы перспектива оказаться в группе жертв мужеложства довольно непривлекательна. Таким образом, изнасилование выступает как особый механизм, метод унижения на пути подготовки профессионального преступника. В подобных условиях осужденные перестают понимать, почему должны существовать пределы для насилия.[5]

Но человек остается мыслящим существом, обладающим разумом,  перед которым он отчитывается в своих действиях. И тут появляются оправдания и алиби, которые человек выбирает для себя сам. Если даже изначально осужденный и не верит в аргументы самооправдания, переходя к действиям, он поддается самообману, ему удается убедить себя в обоснованности своих действий, и он перестраивает себя и образ мышления на новой основе. Осужденный нуждается в том, что его дело правое, он хочет участвовать в справедливой борьбе, в котором он является положительным героем.

Если у представителей администрации в большей мере прослеживаются идеологические алиби: защита государства, порядка, законности, то у осужденных другие высшие идеалы для оправдания своих действий. Но у обеих сторон алиби, оправдание делает насилие респектабельным, борьбу – осмысленным, иногда ставится и просматривается благая цель. Кроме идеологических оправданий имеются и стратегические алиби, будь то идея покончить с преступностью в местах лишения свободы с сохранением собственных сил; получение сведений о готовящихся преступлениях, побегах, иных сведений; удержание осужденных от совершения новых преступлений и другое. Представителю администрации легко отрицать свою ответственность за нечеловеческие условия содержания осужденных, потому как он лишь промежуточное звено в цепочке исполнителей, а конечный акт реального наказания достаточно удален, чтобы его игнорировать. Приговор вынесен судьей, имеется начальник мест лишения свободы, но даже сам командир отряда не может проследить в течение суток, например, ночью, в какой мере осужденный подвергается наказанию со стороны заключенных. В случае нанесения представителям администрации телесных повреждений, реакция вполне может быть инстинктивной, и переходить в русло мести.

Здесь мы сталкиваемся с подвижным порогом – порогом деградации человека. Осужденный останавливается перед порогом отрицания всех законов человеческого общежития. Конфликт высокого уровня напряжения подталкивает к проявлению примитивных и животных типов поведения, таких как мести, нездорового и садисткого поведения.

Садистское поведение в большей мере объясняется потерей человеком уважения к самому себе. Осужденный начинает считать, что никто его не ценит, и он ничего не теряет в результате антиобщественного противоправного поведения. Общественная оценка его действий для него уже ничего не значит, ибо он никогда не чувствовал, что его имеет. Нарастание процесса деградации добавляет человеку свойство овеществлять других. Люди начинают восприниматься им либо как препятствия на пути достижения своих целей, либо как средство их реализовать.

После того, как человек переходит порог отрицания всех человеческих норм, деградация идет в нарастающем темпе. Бесконтрольно распадаются общественные и моральные договора, и человек расстается с багажом цивилизации[6].

При этом сфера противостояния администрации учреждения может дать осужденному широкий простор для всех видов деятельности: от элементарных его форм до сложнейшей творческой деятельности. Она представляет своеобразную мужскую работу по самоутверждению в конфликте, на войне, охоте, во всех видах рискованной деятельности, присущей человеку на всем протяжении его исторического становления как существа разумного. Она заложена первично, на уровне инстинкта, и служит прогрессивному развитию индивида и человеческого сообщества в целом. Противостояние с сильным оппонентом, вот что может окрасить жизнь любого человеческого индивида. При этом данная борьба может носить самые различные формы, быть индивидуальной и коллективной.

Т. Лауесен, на примере государственной тюрьмы «Vridsloselille» с позиции заключенных выделяет несколько видов индивидуального и коллективного противостояния, которые называет стратегиями противодействия тюремной власти со стороны заключенных[7].

Из данного анализа вытекает не менее парадоксальный вывод о том, что сфера противостояния администрации и осужденного(- ых) становится обязательным условием сохранения личности и человеческого достоинства осужденного. Заключенный сохраняет активность, силы, расширяет свои возможности, создает условия для последующей адаптации после освобождения. Он учится постоянно контролировать свою собственную жизнь и окружающую обстановку, приобретает умения, навыки, опыт для ресоциализации, строит планы на будущее. Даже возникновение конфликтов оказывает на данный процесс благотворное влияние, что укладывается в рамки конфликтологии и теорий конфликтного общества.

Выводы из изложенного могут звучать следующим образом:

1.              Осужденные не должны адаптироваться к условиям пенитенциарного учреждения современного типа;

2.               Чем менее заключенные адаптируются к условиям пенитенциарного учреждения, тем большая существует вероятность их возможной ресоциализации в общество, и наоборот, чем выше их уровень адаптации к условиям пенитенциарного учреждения, тем ниже вероятность их нормальной реинтеграции в последующем в общество;

3.              Обязательным условием сохранения личности и человеческого достоинства осужденного становится наличие противостояния сообщества заключенных, отдельных заключенных и администрации пенитенциарного учреждения;

4.              Конфликтность отношений администрации и заключенных позволяет последним приобрести необходимые умения и навыки существования в рамках конфликтного общества.

Данный подход и методология позволяют в корне пересмотреть процессы ресоциализации осужденных.

428025 г.Чебоксары,

ул. Гузовского, д.15, корп.1, кв.47

Баранов Юрий Валерианович.

Д.ю.н., профессор кафедры уголовного права и процесса

Института экономики, управления и права (г. Казань)

Д.т. (8352) 40-92-72  Сот.т. 8-927-884-10-20