Мой сайт

В их основе лежат более древние ценности формировании российского общества и его менталитета - ценности общины[1]. Среди них древнейшей и важнейшей является сама община, «мир» как основа и предпосылка существования любого индивида. Издревле, на Руси, ради «мира» человек должен был быть готов пожертвовать всем, в том числе и своей жизнью[2]. Стереотип коллективизма в российском обществе ставил и ставит интересы коллектива выше интересов личности, что ведет к выдавливанию личных целей и интересов[3]. Как следствие - способы действия ресоциализируемых лиц не носят целерационального характера и не просчитываются заранее. Данные действия содержат смысл в самих себе, приносят удовлетворение самим фактом участия в них, сознанием того, что именно этого требует сейчас социум, дают ему чувство полезности и значительности.

Следующим устойчивым стереотипом, вытекающим из коллективного обустройства российского общества, и одновременно ценностью выступает справедливость[4]. Исторически, в условиях российской общины, справедливость воспринималась как социальное равенство людей и была основана на экономическом равенстве по отношению к земле. Данная ценность, являющаяся инструментальной, в русской общине стала целевой. Для русских стало не так уж важно, как было или есть на самом деле, намного важнее то, что должно быть. Таким образом, и ресоциализируемый оценивает, и со стороны его действия заранее оцениваются с позиций правды-справедливости, вечных истин[5].

Ценности общины в виде господства идеи равенства и справедливости закономерно вытеснили ценность богатства, а соответственно и ценность труда. Труд в российских условиях, по мнению исследователей, никогда не считался средством, автоматически обеспечивающим осуществление призвания человека и правильное устроение его души. Конечно, в российском обществе тоже признается полезность труда, но в системе ценностей он занимает подчиненное место[6]. В соответствии с вышесказанным, нельзя требовать от ресоциализируемого немедленного обустройства на работу. Скорее он изначально не ориентирован на постоянный, кропотливый, нацеленный на накопление богатства труд. Но в то же время легко может сотворить невозможное на удивление окружающих, совершить действия, совершенно бессмысленные для семьи и хозяйства. Наоборот, даже само хозяйство может быть подчинено этому, будь то чудачество или подвиг. Русское общество живет ради славы, и готово терпеть и страдать для этого, это и есть настоящие ценности.

Нельзя упускать из внимания и другие особенности российского логоса, скажем размытое, нефиксированное видение социальности, человека, некое предпочтение неопределенности перед определенностью[7] и т.д. Возникает вопрос о том, на каком этапе находится развитие самого российского общества?  Скорее он существует как неопределенная, или, недоопределенная совокупность социальных групп, региональных образований, субкультур, объединенных общим пространством, но слабо связанных временем социального воспроизводства, продуктивной деятельностью, представлениями и идеями[8]. Обнаруживаются различные «здравые смыслы», несоизмеримые контексты социальных взаимодействий, «разрывы» в структурах повседневности групп и субкультур, формально принадлежащих одному обществу[9]. Можно сказать, что российское общество как единое целое пропадает[10].

Но это не означает, что размывается сама культура, именно культура выступает в качестве перехода человека к антропосфере или обозначивания, обустройства, выстраивания границы между человеком и природой, жизнью и смертью, порядком и хаосом. Но и здесь до сих пор нет ясного видения механизмов интеграции, а значит и ресоциализации.  Социальную интеграцию как процесс, обеспечивающий ресоциализацию, определяют и как устранение конфликтов, и как совокупность процессов, благодаря которым происходит сцепление разнородных взаимодействующих индивидов в социальную общность. Выделяют различные классы социальных интеграций. Но из них так и не проглядывает механизм данного сцепления[11].

Методология, имевшаяся ранее, рассматривала интеграционные (ресоциализационные) процессы с точки зрения социума[12] и цивилизации, но потеряла ориентиры в связи чрезвычайным усложнением социальной жизни. Темпы изменений столь быстры, что начинают теряться и контуры энкультурации (ресоциализации)[13]. Стало возможным говорить о переходном периоде, пограничье, рубеже, Большой Границе и т.д. Господствующая идеология в таких состояниях перестает работать, наука зависает в состоянии собственного переосмысления, господствующие религиозные системы становятся также не способными формировать у субъектов пограничья новое мировоззрение[14].

В.И. Ионесов пишет, что мировоззренческий кризис и связанное с ним состояние панического страха в переходе заставляет членов общества спасаться бегством в себя и взывать на помощь агрессивно-эгоистические силы своей натуры. Размытость культурных границ делает невозможным распознание преступления, что в свою очередь не позволяет различать и оценивать нормативные действия и преступные. Все смешивается воедино – доброе и злое, духовное и плотское, мир и насилие, свет и тьма, свои и чужие, живые и мертвые, законность и беззаконие, добродетель и порок, порядок и хаос, спасители и убийцы, и пр.[15]

Ввиду того, что нового смысла, способного вывести культуру и всех субъектов из затяжного кризиса, так и не появилось, можно сделать определенный вывод о том, что мы еще находимся в пограничном периоде и будем вынуждены рассматривать ресоциализационные процессы в аспекте культурогенеза. А оно, прежде всего, есть наведение порядка внутри ресоциализируемого, в окружающем его социальном и природном мире[16]. Опредмечивание природы путем наделения образами и знаками позволяла мифологизировать мир, делая его доступным и прогнозируемым. Способом маркирования вещей (явлений) выступает при этом, прежде всего, ритуал, и в нем же культура находит свое последнее прибежище в переходное время[17]. Реинтеграционный потенциал ритуала поистине велик[18], но он работает в сфере неосознаваемого. В сфере сознательного культура часто выступает как сверхкультуризация, сверхнормированность, что причиняет ресоциализируемому духовные и телесные страдания[19], по-другому - это означает сверхсоциализацию.