Мой сайт

Проблемы совершенствования уголовно-правовой и законодательной моделей ресоциализации осужденных, по нашему мнению, должны предполагать осознание некой перспективной, скажем – идеальной модели пенитенциарной системы. Мировое пенитенциарное сообщество разработало даже основные положения, которые должны быть соблюдены на пути к идеальной уголовно-исполнительной системе[1]. Из этих конструкций можно сделать вывод о связанности указанных проблем с тремя основными блоками проблемам: во-первых – проблемами увязывания правовых конструкций с доминирующей идеологией и политикой в уголовно-исполнительной сфере; во-вторых – проблемами структурной организации уголовно-исполнительной системы, в-третьих – необходимостью организации микросоциокультурного пространства ресоциализации осужденных.

Рассмотрение первой проблемы уже само по себе в России затруднено по той простой причине, что не разработана общенациональная идеология развития страны. Э.Койл, рассматривая функционирование пенитенциарных систем во многих странах Европы, пришел к выводу о том, что нельзя допускать влияния политических интересов на работу тюремных ведомств. Политические партии и движения должны придти к консенсусу по поводу места лишения свободы в системе наказаний, по роли тюрьмы в снижении преступности в обществе[2].

В соответствии с Рекомендацией ООН 1977 г. (правило 46) тюремная система должна быть гражданским, демилитаризованным ведомством, что означает не только передачу данного ведомства в ведение Министерства юстиции, но и дебюрократизацию, устранение военных атрибутов, а главное – переосмыслние целей и принципов деятельности системы, ее роли в обществе. В п.п. 72.1, 72.3 новых Европейских тюремных правил говорится уже о функционировании тюрем на основе этических норм, выходе обязанностей персонала за рамки осуществления надзора за осужденными. Сотрудники должны осознавать необходимость реадаптации, реинтеграции осужденных в общество, их ресоциализации.

Отсюда же проистекает проблема реализации положений п.46 Минимальных стандартных правил обращения с заключенными об условиях труда и статусе сотрудников пенитенциарных учреждений. Согласно п.77 Европейских тюремных правил подбор кандидатов на должности в тюремных ведомствах должен проходить с учетом их способностей устанавливать межличностные контакты, человечностью и другими качествами, необходимыми для достижения указанных целей.

На основе указанных стандартов пенитенциарные ведомства государств Запада сформулировали цели и задачи своей деятельности, закрепленные в документах, которые в ряде государств называют «Заявление о миссии (предназначении)». Например, в Англии и Уэльсе это сформулировано следующим образом: «… служить обществу, изолируя осужденных по приговору суда, гуманно надзирать за осужденными и помогать им вести законопослушную и полезную жизнь как во время заключения, так и после освобождения»; в Швеции – «оказание помощи преступникам в их реинтеграции в общество и уменьшение губительного воздействия лишения свободы на личность…». Тюремная система Израиля видит свои задачи в том, чтобы «обеспечить изоляцию лиц, приговоренных судом, организовать их охрану с тем, чтобы они не представляли угрозы для общества, обращаться с заключенными таким образом, чтобы помочь им исправиться и реинтегрироваться в общество после освобождения». Миссия Шотландской пенитенциарной системы заключается в том, чтобы «содержать в заключении тех, кто осужден судом к этому виду наказания, поддерживать порядок в тюрьмах, гуманно заботиться о заключенных, предоставлять заключенным возможности для развития чувства личной ответственности и для подготовки к выходу на свободу»[3].

В российских реалиях провозглашение неких заявлений о миссии вряд ли столь же актуально, сколь проблематика достижения баланса в применении в пенитенциарных учреждениях силовых и социокультурных регуляторов. Е.Г. Багреева прямо пишет о том, что мы до сих пор в пенитенциарных учреждениях практически не используются социокультурные регуляторы. По ее мнению, сложный путь возвращения осужденных из закрытого общства в открытое социокультурное пространство следует рассматривать как процесс восстановления и принятия ими не только правовых, но и социокультурных условий жизни в обществе. Обращаясь к положительному опыту зарубежных стран в данной сфере, она напоминает об опыте многомерного использования социокультурного фактора в условиях изоляции А.С. Макаренко и считает необходимым формирование новой пенитенциарной культуры[4].

Действительно, при демилитаризации уголовно-исполнительной системы речь может пойти лишь об оказании услуг по отбыванию наказания, а, следовательно, в большей мере придется опираться на несиловые регуляторы, говорить, если не об арт- и сказко-терапии, так о более широком применении социокультурных регуляторов, имеющих место и в свободном обществе. Другой вопрос – что под ними понимать? Мы уделили раскрытию данного вопроса выше довольно много внимания, и считаем, что идеология и политика в уголовно-исполнительной сфере должны, по крайней мере, не должны создавать общественно опасную субкультуру, разрушающую культурную материю общества[5].

В развитых странах не способствуют появлению субкультуры преступного мира в местах лишения свободы создание следующих условий содержания: а) осужденные, как правило, отбывают наказание не далеко от дома, что дает возможность не прерывать связи с обществом, не нарушать и не разрушать их социокультурную идентификацию; б) они имеют технические средства массовой информации и связи (как правило, свой телевизор, плеер, возможность Интернет-связи), что также позволяет поддерживать культурологическую связь с открытым обществом и таким образом создать привычную культурологическую среду; в) осужденные содержатся в камерах в количестве не более двух человек[6].

На первоначальном этапе в российских реалиях было бы возможно применение в целях сохранения социально полезных связей технических средств связи и информации, но последние не могут и не должны подменять реальное общение. Интернет-связь имеет аддиктивную составляющую и уводит осужденных от нацеленности на нарабатывание навыков и умений свободной жизнедеятельности. А потому они не могут быть признаны приоритетными в будущих программах ресоциализации.

Второй блок проблем связан с тем, что российская пенитенциарная система является общенациональной. Западные специалисты утверждают, что в подобных условиях невозможно обеспечить руководство всеми звеньями системы исполнения наказания в виде лишения свободы, осуществлять оперативное управление, решать местные проблемы. Должны быть разработаны некие национальные принципы, параметры, ориентиры, основанные на международных стандартах и национальном законодательстве, которые будут реализовываться на местном уровне с достаточной степенью гибкости[7].

Так, в Австрии, например, Федеральное тюремное управление имеет в своем составе четыре департамента, каждая из которых выполняет свои функции. Они контролируют и координируют деятельность мест лишения свободы трех видов и арестных центров, частично организованных как сельскохозяйственные предприятия [8].

Другой стиль руководства, обозначаемый как «кустовой» принцип администрации, разработан Национальным агенством пенитенциарных учреждений Нидерландов. Основная часть «кустовых» объединений состоит из следственных тюрем и тюрем обычного и строгого режима, что позволяет большинству осужденных отбывать наказание в виде лишения свободы в своем «кусте». Последним удалось создать хорошие связи с местными социальными службами, жилищными агенствами и службами по трудоустройству. Кроме всего прочего это предусматривает и свободу местным инициативам в рамках принятых для всей страны общих принципов, что значительно облегчило процесс ресоциализации осужденных в Нидерландах[9].

Возможны и другие формы управления и организации структуры УИС. Для условий России принципиальным является децентрализация управления и создание на уровне субъектов отдельных систем и структур, как это просматривается из рассмотренной нами выше законодательной модели. Принятие единого закона на уровне Федерации не должно препятствовать принятию соответствующих законов на уровне субъектов. Только так представляется возможным представить всю местную специфику в той или иной сложноструктурированной и эффективной модели ресоциализации. Но взаимосвязи между отдельными структурными подразделениями также необходимы. Иерархия управления «Орган исполнительной власти (Министерство) – тюремное ведомство» подчиняется сложившейся концепции, согласно которой первое ответственно за осуществление политики в пенитенциарной сфере, выделение средств и выработку целей, а ведомство расходует средства для достижения поставленных целей[10].

Перевернутую по отношению к российской системе структурную организацию исполнения наказания можно увидеть в Швейцарии. Страна состоит  из 26 кантонов, выделяющихся своими культурными и географическими особенностями. Но она имеет при этом один уголовный кодекс и 26 различных уголовно-процессуальных кодексов, на основе которых строится исполнение наказаний. Задача Конфедерации при этом в основном заключается в исполнении функции надзора, а ответственность за исполнение наказания, инфраструктуру, предоставление соответствующих служб и услуг полностью возложена на кантоны. При этом последние автономны и сами решают, с участием каких структур решаются задачи обеспечения безопасности и ресоциализации осужденных.

Ввиду того, что строительство и эксплуатация пенитенциарных учреждений, необходимость обучения персонала, обмен нововведениями, унификации права путем выпуска обязывающих директив и рекомендаций не под силу отдельным кантонам, последние объединяются в большие структуры – конкордаты. Все это приводит к тому, что все нововведения в системе исполнения наказаний в Швейцарии не являюся детищем законодателя-реформатора, а представляют собой инициативу учреждений, органов исполнения наказания и организаций, им содействующих[11].

Другой составляющей второго блока проблем является необходимость состыковывания всех факторов и структурных элементов воздействия на осужденных в целях ресоциализации. Какой бы идеальной не была пенитенциарная система той или иной страны, она не сможет решить здачи ресоциализации осужденных в одиночку. Должна иметься и социальная служба, созданная специально для решения данных проблем. Именно она будет обязана делить с уголовно-исполнительной системой весь груз возникающих больших и малых проблем. Мировая практика пошла по пути организации в данных целях систем пробации (кураторства).

Моментом возникновения института кураторства считается 940 г. н.э., когда в Англии был издан закон, по которому детям младше 15 лет смертный приговор заменялся опекой епископа. С того времени институт претерпел коренные изменения, но суть остается та же – в составе ведомств юстиции имеется многочисленная армия общественных и профессиональных кураторов, принимающая эстафету по организации ресоциализационного процесса, в то числе и после освобождения из пенитенциарного учреждения. Выполняя функции информирования, контроля и оказания помощи, в зависимости от ситуации они организовываются по двум основным моделям: 1) модели контроля, при которой, прежде всего, осуществляется попытка повлиять на подопечного с целью изменения его стиля жизни, окружения, начала лечения и последующего контролирования при помощи семьи, учителей,  работодателя, если изменения эти будут фактически иметь место и носить длительный характер; 2) модели индивидуального подхода (casework), представляющую собой систему предоставления терапевтической и воспитательной помощи подопечному с целью решения его проблем, прежде всего, связанных с жизнью в семье. При всей кажущейся сложности данная система кураторства финансово экономна и целесообразна[12].